– Наверное, лучше. Это, по крайней мере, мне многое объясняет, тетя Франсис. В доме не было ни одного маминого портрета. Я вообразила, что ее смерть причинила отцу слишком сильную боль, и он не мог вынести никаких напоминаний о ней. Очень романтическая идея, правда?

Тетя Франсис кивнула.

– И еще он... – Сюзанна судорожно сглотнула. – Он никогда не любил меня по-настоящему. Нет-нет, он был очень добрым, – поспешно добавила она. – Но не так, как свойственно отцам. Он редко бывал дома и не особенно нуждался в моем обществе.

«Похоже, я жалуюсь», – подумала Сюзанна и почувствовала к себе презрение. Никогда прежде Сюзанне не приходилось жаловаться. Это означало, что она забыла о гордости и что ей очень нравится, когда ее гладят по голове. «Это всего разок, – сказала она себе, – а потом я снова встряхнусь».

– Я уверена, он любил тебя, – твердо сказала тетя Франсис.

– Вы действительно так считаете?

– Он не жалел денег на тебя все эти годы, не так ли? Позаботился, чтобы у тебя было все, в чем ты нуждалась.

«Кроме мамы и папы», – мелькнула у Сюзанны предательская мысль.

– Вы правы. – На это она, конечно же, не могла ничего возразить. Но ее не покидало сильнейшее чувство нереальности происходящего. Сюзанна полагала, что уже потеряла все, кроме самой себя: но пусть жизнь ее разрушена, девушка твердо знала, что она – Сюзанна Мейкпис, дочь Джеймса Мейкписа.

Но выходит, себя она тоже потеряла!

– Интересно, почему Джеймс так и не сказал тебе? – задумчиво проговорила тетя.

– Наверное, не считал это важным. – Сюзанне казалось невероятным, что кто-то может считать семью чем-то неважным. Семья была единственным, чего ей не хватало, и, как оказалось, единственным, чего она по-настоящему хотела. Наверное, он собирался однажды все ей рассказать. Откуда Джеймс Мейкпис знал, что ему перережут горло? – А может, он считал, что, сохранив все в тайне, обеспечит мне более выгодное замужество...

– Возможно, ему было что скрывать, – сказала тетя Франсис. Сюзанне эта мысль тоже не раз приходила в голову по поводу ласкового незнакомца, каким был для нее отец. Ей внезапно вспомнилась гадюка, притаившаяся в безобидной корзинке с бутербродами. «Что мы в самом деле знаем друг о друге?»

Но тут что-то проклюнулось у нее внутри, похожее на робкий росток надежды. И постепенно росток этот дал пышные всходы.

Сюзанна всегда считала, что у нее нет родных, кроме отца, – ни матери, ни сестер и братьев, родных или двоюродных. А теперь ее семья может оказаться какой угодно. Возможно, у нее дюжина родственников, а возможно, ни одного. Ее жизнь, ее будущее, которые несколько минут назад, казалось, были размером с этот крохотный домишко, теперь представлялись бескрайними, как море возможностей в этом широком мире. Она и понятия не имела, с какого конца начать поиски, но ее воображение уже усиленно заработало. А что, если она незаконная дочь принца? А что, если простая крестьянка? А что...

– Очень может быть, что у меня есть родные, – сказала Сюзанна тете.

– Считай и меня родней, Сюзанна! Можно быть тетей не по крови, а по душе!

Тронутая до глубины души, Сюзанна лишилась дара речи. Чем она заслужила столь доброе к себе отношение, теплоту и привязанность со стороны тети Франсис? Она не стремилась особенно понравиться тете, не могла снискать ее расположения высоким социальным статусом или деньгами, она просто была, и тетя приняла ее без всяких оговорок.

– Спасибо, тетя Франсис. – Что еще она могла сказать? Она дала себе слово ни в чем не подвести тетушку и оправдать ее доброту. – Можно быть и племянницей по душе, правда?

Тетя радостно засмеялась, и ее полные плечи мелко затряслись. Но может быть, когда тебя принимают такой, какая ты есть, то и не нужно ничего оправдывать или заслуживать? Сюзанна подумала, что всю жизнь слишком сильно старалась, чем бы она ни занималась. Поскольку у нее не было родных, ей хотелось, чтобы ее любили все остальные.

«Может быть, не стоит так стараться»? Эти слова сказал ей Кит. Он с самого начала отметил в ней это качество, стремление очаровывать. И жители Барнстабла, похоже, тоже увидели.

– Ну что же, и сестры Беннет прошли через испытания, но все кончилось хорошо. Даже для этой разбойницы Лидии!

– В конце концов да, – улыбнулась Сюзанна. Мисс Джейн Остен хорошо знала, как должны кончаться романы.

Утром, подойдя к конюшне, Сюзанна увидела, что виконт гладит жеребую кобылу и что-то шепчет ей на ухо. Кобыла мотала головой, а потом издала глубокий стон, настолько человеческий, что Сюзанна затаила дыхание.

Кит обернулся и увидел Сюзанну. Лицо его было серым от едва сдерживаемого гнева. Она невольно попятилась.

– Ступайте домой! – рыкнул он и отвернулся. Сюзанна растерянно прижала ладонь к солнечному сплетению – его слова двумя стрелами вонзились в самую его середину.

– Что-то случилось с кобылой... Она... скажите же мне, что с ней? – выговорила Сюзанна отрывисто, обращаясь к его спине. Ей понадобилось для этого изрядное мужество. Кобыла снова застонала, вскинула голову, глаза ее закатились, словно от боли. Потом она переступила ногами и навалилась на Кита, который попятился назад, пытаясь поддержать ее и продолжая бормотать ласковые, успокаивающие слова. Наконец он снова взглянул на Сюзанну.

– Роды начались, но она уже давно должна была ожеребиться. Значит, у нее неправильное положение плода. Острые боли. А конюхи, которые должны о ней заботиться... – он запнулся, – куда-то провалились.

Последние слова он прошипел, и у Сюзанны зашевелились волосы на затылке. Его ярость была настолько едкой, что она ощутила ее вкус. Ей представилось, как от этой ярости чернеют и вянут листья на деревьях на многие мили вокруг. А конюхи будут повешены, утоплены и четвертованы, если осмелятся вернуться.

– Что же с ней будет?

– Она погибнет. И жеребенок внутри тоже погибнет. И она будет умирать долго и мучительно, если только я ее не пристрелю. – Последние слова он бросил небрежно, как горсть камешков.

– Неужели ничего нельзя сделать? – В Сюзанне нарастало чувство беспомощности. Но видит Бог, она устала чувствовать себя беспомощной.

Ноги у кобылы подогнулись, и Кит снова всем телом попробовал поддержать ее. Он был решительно настроен не дать ей лечь. Он снова обернулся к Сюзанне, и злобное выражение соскользнуло с его лица, словно маска.

– Это все моя рука. Я не могу повернуть жеребенка и поддерживать ее одной рукой. Она раздавит или меня, или жеребенка. Нельзя, чтобы она легла.

Сюзанна поняла: ему невыносима собственная беспомощность!

– Я помогу. Позвольте мне. Пожалуйста! – Эти слова вырвались инстинктивно, из какой-то неизведанной ею глубины. Она даже сама себе поразилась.

Кит презрительно фыркнул:

– Вы, что ли, просунете руку ей в утробу и повернете жеребенка, мисс Мейкпис? Требуется именно это. Но и тогда мы вряд ли спасем ее.

Сюзанна почувствовала, как его злость передалась ей. Она закатала рукава амазонки, вытянула вперед руку и, тяжело дыша, гневно сверкнула глазами, глядя на Кита.

– Говорите, что нужно делать!

Он снова отвернулся от нее.

– Говорите. Что. Нужно. Делать. Черт бы вас побрал! – добавила она сгоряча.

Он обернулся так резко, словно она хлестнула его перчаткой. Мгновение спустя жесткая белая маска исчезла совсем, и из-за нее снова показался Кит, которого она знала.

– Дайте руку, – велел он.

Сюзанна так и сделала – она почему-то всегда машинально повиновалась ему. Он зачерпнул из ведра пригоршню ланолина, энергично смазал ей руку до локтя и поднес ее к поднятому кобыльему хвосту. Голос его звучал сейчас ровно, четко, это был голос человека, привыкшего отдавать команды и выслушивать рапорт об их исполнении.

– Сначала вы должны просунуть руку внутрь. Я успокою ее, и скажу, что делать дальше. Она может лягнуть! Я постараюсь вас оградить, но и сами не зевайте.

Сюзанна медленно, осторожно начала просовывать руку в тесную темноту утробы, ощущая вокруг напряженные мышцы перебиравшей ногами кобылы. Вот и локоть ее исчез. Где-то рядом Кит бормотал кобыле, поддерживая ее своим телом, ласковые слова, а та переступала задними ногами и мотала головой, издавая смешанное со стоном ржание.